Утра стали холодными, от ворот покатились скрипучие телеги, груженые брёвнами. Их спилили той зимой, а всё лето они сохли, чтобы теперь жар в печах и каминах был веселее.
По ночам в дальнем дровнике горят синие огни. Они парят под сволоком, оседают на пыльных балках. А под ними на старой колоде вовсю идёт колка дров. Двадцать поленьев, тридцать, пятьдесят и дальше - пока руки могут подымать топор, пока тело может вкладываться в удар, до марева в глазах. А потом врубить топор в колоду, выйти на воздух. Озеро прихватывается коркой у берегов, но вода кажется жгуче-горячей и вышибает из головы мысли.
Когда Язон уже спит, зачарованая швабра еще затирает за ним мокрые следы.
От ночи к ночи луна убывает. Поленница растёт. Когда месяц умер, неколотых поленьев не осталось.
По ночам в дальнем дровнике горят синие огни. Они парят под сволоком, оседают на пыльных балках. А под ними на старой колоде вовсю идёт колка дров. Двадцать поленьев, тридцать, пятьдесят и дальше - пока руки могут подымать топор, пока тело может вкладываться в удар, до марева в глазах. А потом врубить топор в колоду, выйти на воздух. Озеро прихватывается коркой у берегов, но вода кажется жгуче-горячей и вышибает из головы мысли.
Когда Язон уже спит, зачарованая швабра еще затирает за ним мокрые следы.
От ночи к ночи луна убывает. Поленница растёт. Когда месяц умер, неколотых поленьев не осталось.
***
Пожилая женщина сидит на краю каменного колодца. Кормит своих тёзок, серых горлинок. Она делает это каждый день, в одно и то же время. И сигнал полуденного колокола ей не нужен - у Нясвижской Горлинки свои часы. Не песок, не водяные капли, не скрип пружин и шестерней - она мерит время невидимыми, невесомыми прядками судеб и дел. Голуби щекочут ей ладони, оставляют на рукаве неопрятные следы.
Из раскрытого окна слышен смех младшего внука, отповедь невестки, старающейся быть строгой. Эльжбета всегда абсолютно точно знает, что происходит со всеми её родными. Вот её сын, он едет в поле верхом, чтобы закрепить своим словом межу двух участков. Всё пройдёт удачно, на обратном пути из-под ног коня порскнет рыжеватый жирный заяц. За ужином будет зайчатина.
Юная Мария в западной галерее сидит возле стены с очередной книгой из заклятого ларца. Через полчаса она закроет книгу и отдаст на хранение младшему, Жигмонту. И тот положит запретную книжку на балки в конюшне.
Средний внук далеко, за горами, в сводчатом подвале под пражской церковью, устало слушает приказ. Потом он выпьет кружку горького пива и вернётся в школу, в замок над карпатским перевалом.
Эльжбета отряхивает чешуйки половы с подола, выпрямляет спину и смотрит на облака. Пройдёт почти три месяца, прежде чем всё это спокойствие семьи переменится. А пока что - не время для сожалений.
Из раскрытого окна слышен смех младшего внука, отповедь невестки, старающейся быть строгой. Эльжбета всегда абсолютно точно знает, что происходит со всеми её родными. Вот её сын, он едет в поле верхом, чтобы закрепить своим словом межу двух участков. Всё пройдёт удачно, на обратном пути из-под ног коня порскнет рыжеватый жирный заяц. За ужином будет зайчатина.
Юная Мария в западной галерее сидит возле стены с очередной книгой из заклятого ларца. Через полчаса она закроет книгу и отдаст на хранение младшему, Жигмонту. И тот положит запретную книжку на балки в конюшне.
Средний внук далеко, за горами, в сводчатом подвале под пражской церковью, устало слушает приказ. Потом он выпьет кружку горького пива и вернётся в школу, в замок над карпатским перевалом.
Эльжбета отряхивает чешуйки половы с подола, выпрямляет спину и смотрит на облака. Пройдёт почти три месяца, прежде чем всё это спокойствие семьи переменится. А пока что - не время для сожалений.